Я пила свой утренний кофе во дворе, глядя на заброшенный неухоженный сад. Засыхающие на своих стеблях овощи, упавшие ветки, переросшая трава, повсюду сорняки.

Все загнивает.

Жучки, крошечные белые пятнышки, пестрели на зеленых листьях, под которыми спрятались мокрые скользкие домики улиток. Все гибнет, разочаровываясь в жизни. Большинство растений уничтожил холод.

Все вокруг приходит в упадок и умирает.

Птицы покидают нас и улетают на юг. Некоторые животные роют норы, чтобы провести там зимние месяцы. Ничего не останавливается – время течет, один сезон сменяется другим. Все идет своим чередом – сначала расцвет, потом увядание. И только мы, как сломанные часы, замерли в вечности своего злого рока.

Сидя на стуле, я почувствовала, как закостенело мое тело. Наклонилась вперед и вытянула ноги. Услышала хруст суставов, почувствовала боль в давно не тренированных мышцах. Я посмотрела в направлении леса. Знакомая дорожка. Не была там с того дня. Допила кофе и быстро вошла в дом, чтобы переодеться в костюм для бега.

Я медленно побрела к лесу, не будучи уверенной, что мне действительно было это нужно. Я шла и останавливалась. Шла и останавливалась.

Теперь я свободная женщина, говорила я себе, но единственным моим чувством было чувство вины.

Выйдя на тропинку, я обернулась и посмотрела на наши дома.

Слева стоял дом Эльзы и Карла, справа – наш с Сэмом. Красивые и аккуратные, отсюда они смотрелись как две фотографии, вставленные в рамку. Из их окон можно наблюдать, что происходит в заповеднике.

Я продолжала идти, постоянно оглядываясь назад. У меня было странное ощущение того, что я иду без коляски. Без ребенка. У меня его больше нет.

Когда подошла к поляне, на меня с новой силой нахлынула боль утраты. Я снова испытала ужас того дня. Безысходное отчаяние, оттого что он ушел навсегда. Страх, что обнаружится моя тайна. И она все-таки открылась. Думаю, я получила по заслугам.

Хотя, наверное, не сполна. Возможно, это только начало.

Сине-белая полицейская лента, которой огородили поляну, была разорвана и выброшена. Несколько клочков прилипло ко входу в хижину. Я подошла и толкнула дверь. Она открылась. Я зашла вовнутрь. Хижина была крошечной, повсюду пыль, никакой мебели, кроме деревянной скамьи, которая, вероятно, служила кроватью и столом, а сейчас – полкой, на которой стояли консервные банки, эмалированная миска и тарелка. Не совсем подходящее место для любовного гнездышка подростков.

Я подошла к окну и выглянула наружу. Поляна, деревья. С правой стороны – большой камень, слева – высокое толстое дерево, за которым легко спрятаться, чтобы наблюдать и выжидать. Думаю, что там кто-то стоял и следил за мной. Я почувствовала, как внутри меня все сжалось в комок. «А ты оставляла его одного».

«Подобные преступления обычно совершаются кем-то близким, кем-то из членов семьи», – сказала тогда детектив Бергстром.

Кто-то из близких мне людей захотел сделать мне больно.

Забрать то, что мне принадлежало.

Наказать меня.

Подруги. Сестры. Две половинки одного целого.

Из окна я смотрела на то место, где умер мой ребенок. Его задушили. Его собственным одеялом, которое накинули ему на лицо, положили ладонь на рот и держали до тех пор, пока он не мог больше дышать. Голубым одеялом. Такого же цвета была маленькая рыбка – принт на его одежде. Такого же цвета было его лицо, когда я его нашла.

Его голова была туго спелената. Именно так акушерки учат нас пеленать новорожденных в родильном доме. Так, чтобы младенец чувствовал себя в безопасности, знал, что ему нечего бояться в мире, в котором он появился из лона матери. Чтобы он чувствовал только любовь. Только любовь.

Но ты хотела его смерти. Хотела, чтобы он вообще никогда не существовал.

Его лицо, глаза, которые смотрели на тебя, угрожая выдать все твои секреты. Я собиралась все исправить.

«Я знаю», – написал мне Кристофер.

Однако не я ему была нужна, как бывало раньше. Поэтому он попросил Фрэнк прислать ему фотографию. Он увидел то, что я никогда не замечала. То, во что я не хотела верить.

Но у меня был план. Я собиралась ответить ему, раз и навсегда. Он не твой. Я бы притворилась, что была в этом уверена, намекая, что сделала тесты, которые опровергали его отцовство.

Возможно, я бы пригрозила, что он пожалеет, если попытается снова со мной связаться.

– Кто такой Кристофер? – спросила детектив. – Мы обнаружили более двухсот удаленных писем в вашем ноутбуке.

– Давний знакомый, – сглотнула я. – Он нездоров. Психически неуравновешен.

– Похоже, он запал на вас, – сказала она. – Может, в этом причина?

– Он нездоров, – повторила я, покачав головой.

И это было правдой. Когда мы встретились, он уже был больным, а я только ухудшила его состояние. Притворилась, что одурманивающая его любовь была взаимной. Притворилась, что разделяю его чувства.

– Кажется, что только мы двое на всей планете знаем, что такое настоящая любовь, – говорил мне он.

– Да, – с энтузиазмом подтверждала я. – Только ты и я.

Днем он работал инженером, что-то вычислял и измерял. А ночью превращался в маниакального поэта, истосковавшегося по своей музе. Мне нравилось, как он смотрел на меня. Нравилось свое отражение в его глазах – веселое и жизнерадостное.

– Ты мне нужен, – говорила я. – Я тебя люблю, – уверяла я его.

Но я его не любила. Возможно, я никого никогда не любила.

Это было только целебным бальзамом. Чтобы острее ощутить вкус жизни. Способ, чтобы превратиться в другую женщину.

А потом это превратилось в проклятие.

Внезапно снаружи послышалось шуршание, звуки шагов. Среди деревьев возникла женщина, она стояла спиной к хижине. На ней была кепка, скрывающая волосы. Она остановилась посреди поляны, перевела дыхание. Прямо на том месте. Посмотрела вверх на небо, на невидимые глазу верхушки сосен. Посмотрела вокруг, закрыла лицо руками и вдруг громко и пронзительно закричала.

В этом гортанном вопле сквозила боль, жуткая и глубокая, которая была мне так знакома.

Она обернулась, закружилась на месте. Ее крик перешел в истошный вой. В какой-то момент она сжалась и ее вырвало. Потом она рухнула на землю, съежилась и уткнула голову в колени.

Когда она подняла голову, я ее узнала.

Эльза.

Это была Эльза.

Сэм

В сарае со мной был медвежонок с печеньем. И виски. Но от них не было никакого проку. В голове стоял туман, который становился все гуще и тяжелее. Я чувствую, как слабею и как рушится вся моя жизнь. Мне невыносимо смотреть на Мерри. Я должен знать, что она мучается из-за того, что сделала. Я не уверен, что она действительно страдает.

Сидя в сарае, я услышал шорох шин по гравию подъездной дорожки. Открыв дверь, увидел, как остановились две машины и из них вышли полицейские. Детектив Бергстром. Я уже встречался с ней в полицейском участке.

Странно, но она не пошла к нашему дому, а позвонила в дверь дома Карла.

Кто-то впустил ее и еще одного офицера. Оставшиеся двое полицейских обошли двор, заглянули в гараж и сараи, из одного из которых вынесли что-то, упакованное в пластиковый пакет.

Потом входная дверь распахнулась. Появилась Эльза с безумными глазами. На ногах все еще были надеты ее бежевые домашние тапочки. Детектив Бергстром усадила ее в одну из машин, и они уехали.

В дверном проеме стояла Фрея и наблюдала за происходящим. Я помахал ей рукой, но она отвернулась и закрыла дверь.

Один из полицейских прошел через сад и протянул мне пластиковый пакет, чтобы я посмотрел на его содержимое.

– Это принадлежало вашему сыну? – спросил он.

Там было одно из одеял Конора. Голубое. В комплекте было два таких одеяльца с одинаковым рисунком, но разного цвета.

– Да, – подтвердил я, кивнув головой. – Но как, где вы его нашли?